Вот дьявольщина! Куда мы приволокли наших девчонок?! Раненые из бластера — это почти сплошь прожженная до костей плоть; таких раненых кладут в специальные ожоговые капсулы, на месяц, иногда больше, пока не нарастут мясо и кожа. Если сгорела рука или нога, их ампутируют, а потом выращивают новую и приживляют. Хм. Здесь должно быть немало людей с медицинской подготовкой, так что если наших девчонок задействовали, значит, раненых много.
Алекс взял инициативу на себя:
— Лаура, позаботься о Гвидо, а мы отведем Энрика в госпиталь и тоже придем.
На Гвидо горящий корабль произвел сильное впечатление, и мальчишку просто шатает.
В госпиталь ребята практически волокли меня на себе, а я читал им мораль:
— Кой черт понес вас на стены?! В белых рубашках! Да еще и мелкого с собой потащили!
— С каких пор он мелкий? — поинтересовался Алекс.
Я не стал отвечать.
— Никуда мы его не тащили, — огрызнулся Лео.
— Ну конечно! Ясно было, что он за вами увяжется!
— Энрик, заткнись, — вежливо предложил мне Алекс, — сам герой. Из госпиталя ты сбежал, так?
— Это было необходимо, — наставительно произнес я, — кто их знает, что они там монтировали? Но не парк аттракционов, это точно.
В коридоре госпиталя мы встретили Ларису.
— Что с ним?!
Как будто я сам не могу сказать!
— Что было, то и осталось, — ответил я (ребра сломаны, это мы уже проходили, но почему же мне так плохо?).
Ребята с облегчением сбросили меня на кровать, даже кроссовки сняли. Раздеваться дальше я отказался наотрез: опять утащат, ладно рубашка уже пропала, но без нее я еще могу ходить, а вот без штанов…
Не помогло: проснулся я около трех часов дня и обнаружил себя в больничной пижаме. Я зарылся поглубже под одеяло, хотя в палате было совсем не холодно. Черт побери! Лучше бы ребята помогли мне переодеться! За кого меня тут принимают, за младенца? Минут через пять под одеялом стало слишком жарко, и я выбрался на поверхность, ладно, страдать и смущаться поздно.
Еще одна кровать в палате была занята. На ней лежал человек, судя по всему, с переломами обеих ног. Как это его угораздило? Он не спал, но со мной не заговорил, не буду его тревожить: мало ли что.
Я едва успел вернуться из ванной, как дверь открылась и в палату вошла Мама Маракана, галантным кавалером, пропустившим ее вперед, оказался майор Торре. Мой сосед резко повернулся лицом к стенке.
Мама Маракана сначала подошла ко мне и провела медсканером вдоль моих многострадальных ребер.
— Больше никаких полетов, — изрекла она свой вердикт, — если будешь паинькой, то лежать придется только три дня.
— За три дня все кончится!
— Не навоевался еще?
— При чем тут «не навоевался»? Летать больше некому!
— Ну, у нас есть еще один летчик, — миролюбиво сказал Торре.
— Ага, гражданской авиации, — язвительно заметил я.
— Это правда, — вздохнул майор.
Потом он улыбнулся и подмигнул:
— Ты уже и так их хорошо потрепал. Понимаешь, что без тебя мы бы не продержались и часа?
Я кивнул:
— Тем более.
— Хочешь, чтобы я приказал твоим ребрам срастись?
Я покраснел, майор прав, веду себя, как капризный трехлетка:
— Ладно, буду паинькой.
— Вот и хорошо, — сказала Мама Маракана и подошла к моему соседу: — Как вы себя чувствуете, лейтенант?
Бессмысленный вопрос, но медики всегда его задают. Что они так определяют, для меня загадка.
— Я лейтенант Веррес, личный номер 623149-73752D. Все.
— Прекрати эту волынку, парень, — взорвался Торре, — не собираюсь я тебя допрашивать, и так больше тебя знаю! Нигде не сказано, что раненый не имеет права отвечать на вопросы врача! У нее целый госпиталь набит такими чертовыми придурками, некогда ей каждого уговаривать.
Лейтенант упрямо сжал губы.
— Не важно, — спокойно произнесла Мама Маракана, — разберусь.
Кроме сломанных ног, других серьезных повреждений у лейтенанта не оказалось, поэтому его быстро оставили в покое.
— А обедать мы будем? — спросил я как-то очень жалобно.
— Обед ты проспал. Сейчас принесут, — ответила Мама Маракана.
Почему ее так зовут?
Обед мне привезла Лариса.
— Ты будешь обедать, а я рассказывать новости, — весело предложила она.
Я кивнул.
— Я ничего не понимаю в сводках, но все наши живы, и боев в Палермо не было. Здесь по джунглям пока бродят десантники, но с утра вдоль периметра уже не стреляли.
— Корабль утоп?
— Нет, но экипаж уже сдался. — Глаза у Ларисы наполнились слезами. — Там столько обожженных!
— Это мы постарались…
Убитых наверняка тоже много, но Лариса их не видела.
— Энрик! Но ты же…
— Я и хотел, чтобы так было, — упрямо заявил я.
Девочка кивнула и опустила голову.
— Черт! — выругался я. — А какой у нас был выбор?!
«Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав», — напомнил внутренний голос.
— Никакого, — неуверенно шепнула Лариса, нежно провела рукой по моей щеке и торопливо вышла из палаты.
Но, кажется, она на меня не обиделась — в положении несчастного раненого страдальца есть свои преимущества.
Теперь лейтенант Веррес смотрел на меня с интересом. Я старательно делал вид, что мне на это наплевать: самый лучший способ разговорить такого упрямца — это убедить его в том, что не хочешь с ним разговаривать.
В палату вошла толстая немолодая медсестра с самой доброй улыбкой из всех, какие мне только приходилось видеть:
— Мальчики, пришла тетя Марта со страшными шприцами.
Интересно, зафиксированному лейтенанту она тоже предложит перевернуться? Нет, как-то обошлась так, чтобы достоинство пленного героя не пострадало. Да уж, такое лицо, наверно, делал прикованный Прометей при приближении орла.